Сталин в свете соционики

[Socio-fandom]

Вот соционический анализ личности Сталина. С чем вы тут согласны, а с чем, возможно, нет? Мнения максов особенно хотелось бы послушать:

Иосиф Сталин. ЛСИ.
Однажды в 30-х годах некая англичанка, приехавшая в Москву в составе делегации британских женщин-лейбористок, напрямик спросила Сталина: «Когда вы перестанете убивать людей?». Сталин ответил в присущем ему духе: «Когда в этом не будет необходимости». Но необходимость в этом у него оставалась всегда.

Тип этого человека несомненен (разве что только он был у него выражен чрезмерно контрастно, с дополнительным резким усилением блока БЛ-ЧС, при сохранении достаточно высокой ЧЭ на фоне очень значительно подавленных ЧИ и БЭ). На его примере отметим несколько характерных сталинских «фишек», а уж насколько они тимны или не тимны для ЛСИ, судите сами, опираясь на свой прошлый опыт. Нам кажется, что в групповой тенденции многие из этих особенностей можно нередко наблюдать у «инспекторов», во всяком случае «сталинского» подтипа. Итак:

Хорошая память (что на фоне усиленной ЧС иногда может порождать и мстительность).

Специфическое для ЛСИ представление об идеальной общественной системе, как системе, выстроенной исключительно сверху вниз по вертикальному иерархическому принципу, системе очень консервативной и со слабыми горизонтальными связями. Такая система требует постоянного «ручного управления» со стороны вождя, причем эта нужда воспринимается сознанием ЛСИ если не как благо, то как неизбежность, служащая его высоким положительным целям.

Некоторая опасливость, склонность даже в качестве диктатора оставаться невидимым для публики, неуловимым, будто слегка в тени, в том числе не брать на себя полноту ответственности, но, по возможности, прятаться за чужими, за коллегиальными или якобы коллегиальными решениями.

Повышенная в сравнении со средним уровнем социона склонность к паранойяльным опасениям (слабость интуиции, слабость эмпатии). Страсть постоянно перепроверять и испытывать своих близких и соратников в условиях специально созданных для них трудностей, включая специальные провокации на испытание их любви и верности к себе, к вождю-ЛСИ (с сопутствующим подозрительно-оценивающим подглядыванием за их поведением).

Уважение к спорту, любовь к стадионам, к спартакиадам, парадам, к слаженно и радостно марширующим колоннам (своеобразие групповой эстетики социотипа ЛСИ, образующееся на пересечении ЧС, ЧЭ и БЛ — если бы все диктаторы-ЛСИ ограничили свою власть только руководством спортивной отраслью, то, наверное, и вообще не было бы к ним претензий).

Скрытность (характерная для большинства ЛСИ черта). У Сталина было железное правило: никогда и никого, до самого последнего момента, не посвящать в свои планы.

Следствием сильной ЧС и болевой ЧИ (наряду еще и с ослабленной БЭ) является нередкая особенность ЛСИ, в полной мере присущая и Сталину, которая состоит в том, что в людях своего окружения они ценят почти исключительно их управляемость, но отнюдь не их возможности, таланты и способности. Поэтому среди подчиненных и помощников «инспектора» (если он их сам выбирает) зачастую найдется немало дураков, негодяев и подлецов (дураками и подлецами управлять легче, к тому же они очень редко являются носителями неприятной «инспектору» ЧИ). Инспектор при этом отнюдь не заблуждается относительно умственных и моральных качеств избранных им в подручные людей. «Это мы знаем, что он дурак, - не раз в узком кругу ласково говорил Сталин о своем маршале Ворошилове, - но страна-то это не знает». Военно-стратегическим ничтожеством, при Сталине постоянно поощряемым наградами и назначениями, был и маршал Буденный. В 1942 году, во время наступления немцев на Кавказ и Сталинград, он, как командующий фронтом, даже не мог внятно объяснить инспектировавшему положение дел Лаврентию Берии (члену госкомитета обороны), где какие части находятся, кто ими командует, и вообще при этом находился в полной прострации. Берии тогда показалось, что он вообще толком не понимает, о чем идет речь. А еще раньше, при наступлении немцев на Москву, когда решалась ее судьба и ставился вопрос об эвакуации правительства и партийных органов, первый секретарь московского горкома Щербаков (которого Сталин любил именно за небольшой ум) «по доброте душевной» предложил Сталину на время покинуть столицу (позднее Щербаков был назначен Сталиным на должность начальника Главного политуправления Красной армии). Щербакова поддержали и другие присутствовавшие клевреты. Сталин отреагировал так. Внимательно посмотрел на всю эту компанию и сказал: «Я вас рассматриваю как идиотов или сволочей. Но лучше буду рассматривать все же как просто дураков и оставлю на тех местах, где находитесь» (из мемуаров Серго Берии). Согласитесь, очень показательное высказывание.

Следующая черта ЛСИ (и, разумеется, Сталина) — это властолюбие, которое может подолгу в человеке дремать, но, однажды почувствовав вкус реальной большой власти, уже не знает никаких отступлений и моральных преград. «Инспектор» оправдывает свой властолюбивый эгоцентризм при этом тем, что лучше него-де никто не сможет привести окружающий мир в кристаллическое состояние, очистив его от скверны неожиданностей и разномыслия, а потому любые средства на этом благородном пути оправданы. «Цель оправдывает средства». Люди же... А что люди? Они лишь преходящая и маловажная часть мирового ландшафта. Вообще, значение имеет только народная масса, а не отдельный человек. Свобода? - А кто в этом мире вообще свободен. Истина, мораль? - Но они ведь придуманы только для того, чтобы было легче обманывать людей.

Еще одна довольно часто встречающаяся среди ЛСИ черта — они любят сравнивать себя с волком, с этаким Маугли, членом волчьей стаи. Отсюда частый выбор морды волка для юзерпиков, сравнение себя с волком в художественных текстах, рисунки волков на полях бумаг... Была эта черта, говорят, и у Сталина — во время долгих заседаний он якобы изрисовывал бумаги контурами волков и физиономиями чертей.

Еще сталинская черта, тоже сильно распространенная среди ЛСИ - нетерпимость к инакомыслию. При том - еще и характерная для «беты» почти в целом склонность к постоянному поиску врагов (а в целях консолидации нации вокруг желанного единомыслия и единоначалия порой даже их постоянное изобретение, если реальных недостает). Ставка на страх, на его постоянное нагнетание (связка ЧС и БЛ).

Что не любят ЛСИ (по крайней мере, в своем большинстве)? Чиновник Джеймс Лестер (ЛСИ), отвечающий по линии британских спецслужб за закрытие временных порталов с другими эпохами и за недопущение информирования общественности об их существовании — герой британского фантастического сериала «Портал юрского периода» - сформулировал это в фильме максимально точно и коротко: «Больше глупости я ненавижу сентиментальность, а наибольшим образом не люблю всё то, к чему может быть отнесено прилагательное вольномыслящий». Безусловно, этой полномасштабной «нелюбовью» обладал и Сталин. Особенно в мировой истории отличило Сталина построение им абсолютно «закрытого» общества, где свободное хождение информации ограничено или вообще запрещено, где государственному засекречиванию подвергается максимально широкий круг сведений, где любой информации тем паче запрещено проникать через границы страны (причем в любом направлении), где резко усилена роль намеренной государственной пропагандистской лжи, а самыми страшными преступлениями (гораздо хуже преступлений против личности) считаются разглашение государственной тайны, вольнодумство и несанкционированное правдоискательство. Да, именно так всё было в сталинскую эпоху, но отчего? Очень многое можно объяснить болевым характером ЧИ «инспектора». Ведь именно ЧИ жаждет для себя открытого общества со свободным хождением информации, именно ЧИ падка на открытие и обнародование истин, на поиск правды и ее распространение. Это ее «маркерные» признаки. Именно ЧИ ценит новое, а наряду с БЭ ставит личность выше государства, ЧИ очень уважает науку и познание, хочет обмениваться информацией, расширять сферу познанного и превращать тайны в разгадки, да еще и хочет делиться с другими всем узнанным. ЛСИ с усиленной ЧС обычно имеет и глубоко болевую ЧИ. Потому человек такого подтипа (и особенно, если он далек от интеллигентных корней) иногда испытывает искреннее, инстинктивное отвращение к ярким манифестациям ЧИ - во всяком случае, ее проявления ему искренне неприятны. А если он уже закоренел во власти, большинство ярких проявлений своей «болевой функции» он в подконтрольной ему сфере обязательно постарается последовательно ликвидировать, с чистой совестью выстраивая «идеальный» со своей точки зрения мир. Понятно, что любым ярким проявлениям ЧИ в мире такого «инспектора» места вообще нет. Заметим, что и творческий ЛИИ с его, напротив, глубоко болевой ЧС, на посту властителя поступал бы с точки зрения соционических законов в точности аналогично, хотя по сути - как раз диаметрально противоположным образом: он расширял бы сферу открытости, минимизировал грифы секретности, поощрял науку и образование, преследовал бы не СМИ и интернет, а, напротив, их цензуру, и «давил» бы как раз проявления силовой сенсорики в государственной жизни: то есть сокращал финансирование, полномочия и численность содержащихся за счет государства силовиков (порою даже явно недооценивая реальную важность этой сферы для общества), ужесточал бы ответственность за злоупотребления властью и за преступления против личности, одновременно уменьшал или отменял наказания за «своемыслие», в целом снижал в УК сроки наказаний, «мягкими» мерами изгонял бы насилие и противоречащую науке пропаганду с телеэкранов, расширял бы свободу и разнообразие разрешенных человеческих проявлений, и т.д. Что лучше? Однако, это ведь дело вкуса, тут и общественную эффективность двух разных стратегий трудно сравнивать между собой, потому что даже цели при этом абсолютно разные. С одной стороны во главе целей — вертикально обустроенное государство, неизменно стоящее над личностью и подавляющее разномыслие, с другой же — приоритет творческого плюрализма и гражданские права (то есть права личности), стоящие над ситуативными государственными интересами. С одной точки зрения, важна империя, а не прогресс, с другой точки зрения — важен прогресс, а не ледяная империя.

Соответствующим, то есть «болевым», было и отношение Сталина к науке, которая тоже порождается интуицией возможностей. У Сталина, как диктатора-ЛСИ с усиленной ЧС и очень болевой ЧИ, заслуживали его доброе и терпимое отношение в основном только те научные отрасли, которые прямо были связаны с техникой и были направлены на разработку новых систем вооружения и полицейской разведки. Гуманитарная наука, а также научные разработки, нацеленные на удовлетворение гражданских надобностей, в том числе медицинская наука, считались не заслуживающими высокого достойного финансирования, а фундаментальная наука и связанный с нею свободный научный поиск воспринимались сознанием вождя и его присных, надо полагать, с естественным для болевой функции недоверием и недоброжелательством. Во всяком случае, жилось науке очень тяжело хотя бы потому, что ее естественные потребности в свободном обмене информацией, в том числе с мировой наукой, полностью игнорировались в рамках закрытой страны. В этом смысле, ученому сообществу нередко дышится намного легче даже при диктаторах-СЛЭ, нежели под властью ЛСИ с усиленной силовой сенсорикой (соционический закон, никуда не деться). Во всяком случае, Сталин, возможно еще и в силу своего недостаточно глубокого образования, в пожилом возрасте (стараясь наверстать упущенное?) особенно старательно громил науку - наверное, вы помните из курса истории тогдашние кампании против генетики, кибернетики и т.д, - с любовью уничтожались диктатором целые научные направления, если они не были тесно связаны с разработкой военной техники и ядерного оружия (да и то, физические ядерные исследования получили при нем «зеленый свет» только после испытания американской атомной бомбы). Сами же ученые при нем, на протяжении почти всех многих лет его царствования, наряду с творческими работниками сферы культуры и искусств, оставались в самых первых рядах кандидатов на арест и посадку. Если в отношении военных специалистов сталинские репрессии еще можно как-то объяснить его боязнью заговора, то посадки и расстрелы ученых и творческих работников, да тем более в закрытом обществе, где вольнодумные речи все равно слышны не далее ближайшего отделения милиции, объяснить какой бы то ни было рассудочной целесообразностью просто невозможно. Академиков расстреливали лишь за случайно оброненную фразу, что «у нас науке не хватает свободы», за осторожные частным образом высказанные сомнения в успехах индустриализации, за слова о том, что «власть у нас слишком жестока». Активно лепились так называемые «академические процессы» - «паровозом» последнего из их уже осуществленной в 30-х годах череды должен был стать и академик Вернадский (ИЛЭ), и только сомнение органов, что на процессе он согласится послушно каяться в несуществующих грехах так же, как до того каялись Бухарин и другие большевики, помогло в последний момент Вернадскому уцелеть. Недоброжелательство может порождать некомпетентность решений. Именно при Сталине началось быстрое кадровое выхолащивание фундаментальной науки, интенсивное отравление ее «изнутри» — так, академиками и руководителями научных институтов преимущественно назначались люди, известные в основном безоглядно-подлой преданностью режиму либо, в лучшем случае, своей чисто административной деятельностью. Действительно талантливые и прозорливые ученые, как правило, не попадали в их число.

И, в заключение, еще одна сталинская особенность. Для Сталина было очень характерно стремление к таким системам, где все составные части полностью, идеально взаимозаменяемы, где «винтики» машины полностью лишены индивидуальности. Вспомните, например, его: «Незаменимых у нас нет», или даже его с угрозой сказанное Надежде Крупской: «Вдову Ленина мы найдем». Эта типичная для многих ЛСИ тяга к стандартизации и унификации может оказаться в одних сферах полезной, но в других часто бывает вредной. В общественной жизни от нее как правило происходят вред и неизбежно возникающая гражданская напряженность. Скорее вредной была эта сталинская черта и для организации Красной Армии. Писатель и хороший знаток военной истории Юрий Корчевский (ЛСЭ) в одной из своих книг про войну указывает: «У немцев возвращение после госпиталя или отпуска — даже после болезни — было чётко отлажено. Военнослужащий всегда возвращался в свою часть, свою батарею, свою роту, свой экипаж, поскольку боевую слаженность в расчёте или экипаже немцы ценили. Ведь члены того же танкового экипажа иногда понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. В Красной армии порядки были другие. После госпиталя можно было не то что в другой полк или другую часть — даже в другой род войск попасть». Действительно, возвращение после госпиталя в свою часть было в Красной армии редчайшим исключением из правила (и нередко военнослужащие ради возвращения в родную часть, рискуя угодить в штрафбат, досрочно бежали из госпиталей, не дожидаясь своего назначения в запасной полк, где проходило переформирование). Полная обезличенность солдат и офицеров, игнорирование не только их личных способностей, желаний и склонностей, но даже и их уже дорогой ценой приобретенных навыков, вопроса слаженности армейских коллективов, было очень характерным для сталинской армии, как и для сталинского общества в целом. Личность не представляла никакой ценности, к человеку относились как к одноразовому, унифицированному и легко заменяемому расходному материалу. «Не можешь — научим, не хочешь — заставим». Это отношение распространялось не только на людей, но и на военные уставы, и на технику. Инициатива младших командиров не поощрялась, а наказывалась. Любой выделяющийся из общего ряда своей инициативой военнослужащий рисковал попасть в штрафбат. Летчикам-истребителям запрещалась свободная охота за вражескими самолетами, предписывалась война только в общем строю (оттого у немцев летчиков-асов, определяемых по числу сбитых ими самолетов, было на порядок больше). Всё должно было быть одинаковым, с минимальным разнообразием. Важно было количество, а не качество — и в технике, и в обучении военнослужащих. Немецкие танки за время войны в среднем выдерживали (до поражения) 11 танковых атак, советские (по своим потенциальным техническим возможностям ничуть не хуже) — в среднем только три. Отсюда же, из этого общего принципиального подхода, происходило и стремление И.В.Сталина всех граждан нарядить в одинаково пошитую форму. Школьников — в свою, петеушников — в свою, железнодорожников — в свою, дипломатов — в свою, трамвайных кондукторов — в свою, и т.д.

Редкие эпизоды бережливого и индивидуального подхода к «человеческому материалу» в сталинскую эпоху были порождены не Сталиным, а инициативой ЭИЭ Л.П.Берия (тут в первую очередь достойно упоминания создание по инициативе Берия научно-конструкторских «шарашек», где репрессированные ученые и инженеры могли применить свои знания чуть с большей пользой, чем на лесоповале). Потому разговоры об «эффективном менеджменте Сталина» очень сомнительны для многих историков (если не считать критерием эффективности количество загубленных жизней и торможение в развитии страны). Впрочем, черты «сатаны», как его тоже именуют некоторые историки, Сталин мог обрести лишь на посту вождя с неограниченными полномочиями, куда его, в свою очередь, вознесла бетанская логика пролетарской диктатуры, еще до Сталина ликвидировавшая все системы общественных сдержек и противовесов. Стань Сталин не вождем народов, а контролером ОТК или армейским командиром среднего звена (или даже министром спорта СССР), вполне хороший получился бы специалист.

Подчеркнем, однако, что перечисленные условно-негативные черты Сталина на посту высшего руководителя страны в основном характерны, по нашему мнению, лишь для некоторых подтипов ЛСИ. Известны исторические примеры других ЛСИ (пусть и редкие), в период правления которых общество не приходило (либо не успевало прийти?) к жесткой и уничижительной по отношению к личности диктатуре. Правда, заметно чаще в истории встречаются, всё же, другие примеры — того же Сталина, Ахмадинежада в Иране, Эрдогана в Турции, да и де Голля во Франции (тоже фактически узурпировавшего власть в 1950-1960-х г.г. и создавшего в свободолюбивой Франции очень душный климат для ее интеллигенции).

К тому же, наибольшая часть вышеизложенного воспринимается как недостаток сталинского правления преимущественно людьми либо с сильной ЧИ и маломерной ЧС, либо людьми с сильной БЭ . Но среди прочих людей перечисленные факты иногда оцениваются совсем под иным углом зрения и тогда воспринимаются, напротив, как достоинства сталинской эпохи (универсального и одинакового для всех людей добра и зла, видимо, не существует, а на прогресс, правду и человеческие права значительному числу людей вообще плевать). При этом часто обращают внимание на следующие обстоятельства, положительные и важные, по мнению оценивающих:

при Сталине очень укрепилась государственная вертикаль и в значительной мере было достигнуто единомыслие и единство народа, сплотившегося вокруг пропагандистских тезисов партии;

было достигнуто равенство — никто не мог «высунуться» много выше других;

максимально было ограничено разлагающее влияние чужой западной культуры на состояние умов внутри страны;

было остановлено моральное разложение народа, спровоцированное революцией, - профкомы и партийные комитеты контролировали достойное поведение граждан в быту и своим вмешательством способствовали укреплению семейных уз;

другие страны и народы вновь, как при Александре III, стали бояться Россию (страх при этом идентифицируется с уважением);

опора власти на широкие народные массы при одновременном ущемлении чрезмерных элитарных «умников» никак не препятствовала работе социальных лифтов, напротив, вызвала их ускоренное движение (речь не только о стахановском движении и т.п., но и о том, что постоянные репрессии в отношении высокопоставленных кадров высвобождали место для карьерного подъема нижестоящего партийного и даже беспартийного актива, зарекомендовавшего себя своей беспрекословной дисциплиной и лояльностью);

жесткое подавление плюрализма мнений и даже всякой низовой инициативы позволяло, тем не менее, концентрировать силы на подготовке к войне;

в стране был обеспечен высокий уровень исполнительской дисциплины, державшийся на страхе сурового уголовного наказания (например, за опоздание на работу); детей стали подвергать уголовному наказанию начиная с 12 лет (а это ведь здорово, потому что усилило контроль за ними родителей), и это даже вызвало одобрение европейского прогрессивного писателя Анри Барбюса;

в сталинской тоталитарной системе индивидуальные интересы и ценности были, действительно, вытеснены и заменены интересами целого, то есть государства и нации (а так, по мнению апологетов Сталина, и должно быть), поэтому те наиболее совершенные люди системы, которые искренне отождествляли свои интересы с интересами государственного организма в целом и были готовы в любой момент пожертвовать даже своей жизнью ради слепого исполнения партийной и государственной воли, чувствовали себя вполне счастливыми;

жестокость в правлении была необходимой, по крайней мере в нашей стране, что подтверждается и первыми месяцами после начала войны 22 июня 1941 года, когда сотни тысяч красноармейцев добровольно сдались немцам в плен — это ведь показывает, по мнению поклонников Сталина, что предыдущие репрессии все равно оказались недостаточными, и предательская ненависть к сталинскому режиму и государству продолжала подспудно тлеть в народе, дополнительно разжигаемая изменниками и троцкистами;

разговоры о преследовании Сталиным науки и ученых являются, по мнению сталинских апологетов, ложью от начала и до конца — Сталин и сам был крупным ученым, он написал «Марксизм и языкознание», редактировал «Краткий курс истории ВКПб». Своего научного оппонента академика Марра, с которым он полемизировал в книге «Марксизм и языкознание», Сталин даже лично распорядился не репрессировать. Избежал при нем посадки и лауреат Нобелевской премии 90-летний академик И.П.Павлов, несмотря на то, что иногда позволял себе критические замечания в адрес большевиков, а его опыты на собаках не давали прямой выгоды социалистическому строительству. Кроме того, получить признание со стороны государства в качестве видного ученого мог при Сталине не только образованный, но и совсем простой человек, не сведущий в научных тонкостях — например, Мичурин, - и никто из тогдашних академиков не посмел бы публично называть его взгляды лженаукой. Когда в конце 1940-х была задумана разгромная дискуссия в сфере физики, с целью вслед за генетикой и кибернетикой навеки осудить в качестве буржуазного идеализма также квантовую механику и теорию относительности Эйнштейна, Берия доложил Сталину мнение ученых, работавших над Бомбой, что без теории относительности ее создание невозможно. Сталин еще раз продемонстрировал свою мудрость и гений, он не стал упираться, он вошел в положение и ответил Берии: «Не надо дискуссий. Пусть делают бомбу»;

в итоге СССР к моменту окончания второй мировой войны стал могучей мировой империей, сильно расширившейся территориально и державшей в страхе и подчинении все восточноевропейские народы, угрожая уничтожением и Западной Европе — это, по обычному утверждению апологетов сталинской эпохи (в основном, поклонников ЧС и ненавистников ЧИ), было и должно ныне оставаться предметом гордости для каждого русского патриота.

(отсюда: http://sociotoday.narod2.ru/index1.html